6 Л.Виола Крестьянский бунт в эпоху Сталина

в сентябре и 336 в октябре. Пик мятежей пришелся на первую поло­вину 1930 г. К 10 марта восстания охватывали 18 округов (больше 110 районов) страны. Восстание в Тульчинском округе, охватившее 189 селений, официальные источники назвали полной анархией. По всему округу крестьяне блокировали или разрушали здания сельсо­ветов. В Джулинском районе вооруженная группа местных жителей захватила власть, объявив себя диктаторами района и передав управ­ление общинами старейшинам деревни. После того как мятежники согласились на проведение переговоров с представителями ОГПУ, они были арестованы, что вызвало новую сходку, на сей раз в рай­центре - Соболевке, где толпа из 600-700 чел. потребовала освобо­дить арестованных. Однако их попытки провалились. Представители властей открыли по собравшимся огонь, 20 чел. были арестованы. В деревне Горячевка Мястковского района толпа, требовавшая осво­бождения кулаков и возврата имущества, заставила отступить кон­ный отряд ОГПУ. В выступлении участвовало около 1 000 чел., впе­реди шли женщины и дети125.
На Украине коллективизация и хлебозаготовки проводились с применением особенно жестоких мер. Сопротивление здесь обост­рялось из-за национальных различий, усиливавших сплоченность крестьян, особенно когда организаторы колхозов были другой нацио­нальности (чаще всего русскими или евреями)126. Как указывает исто­рик Валерий Васильев, в нескольких районах Тульчинского округа восстания проходили под лозунгом «Долой советскую власть, да здравствует самостийная Украина!»127. Повстанческие лозунги, с ко­торыми шли крестьяне в Бердичевском и Донецком округах, также призывали к независимости Украины128. По всей стране крестьяне вставали на защиту своего имущества, соседей и культуры, выступая против ненавистной им политики, демонстрируя недовольство нацио­нальным вопросом и ставя цели, беспрецедентные для крестьянских выступлений на территории СССР129.
Территории Татарии, Башкирии, Закавказья и других россий­ских регионов объединяли этнические меньшинства, которые также были источником масштабных волнений. Однако по размаху и серь­езности восстаний только Средняя Азия могла соперничать с Укра­иной130. Здесь за период с января по март 1930 г. было зафиксировано 249 случаев массовых выступлений. В среднем в каждом из них приняли участие около 400 чел. Эта цифра существенно превышает аналогичный показатель в любом другом регионе, отражая тот факт, что в этой части страны восстания оказались куда более масштабны­ми и хорошо организованными131, чем в других регионах. Волна не­довольства в Средней Азии нашла продолжение в 1931 г. в Узбеки­стане, где в 164 мятежах приняли участие 13 980 чел., и в Туркмении,
197
которую в период с марта по август этого года захлестнули бунты басмачей, подавленные в итоге Красной армией132. Размах и уровень организации волнений на большей части этой территории отличают­ся от таковых в других регионах. Вероятно, частично это обусловле­но упорством и силой постоянного сопротивления, которое басмачи оказывали Советам еще с 1920-х гг. Здесь жители создавали воору­женные отряды, которые противостояли Красной армии, и многие районные центры находились в постоянной боевой готовности133. Официальные источники незамедлительно окрестили бунт в Сред­ней Азии «басмачеством», «контрреволюцией, вдохновленной бая­ми», и бандитизмом. Это была попытка делегитимизировать граж­данскую войну внутри войны - ту, что вспыхнула из-за расовой ненависти, усиленной коллективизацией134.
Масштабы крестьянских бунтов часто находились в прямой зави­симости от близости к границе135. Так, в Белоруссии общее число массовых выступлений было относительно невелико, однако их ин­тенсивность и концентрация в приграничных районах с лихвой ком­пенсировали эти низкие показатели. По заявлениям официальных лиц, здесь бунтовщики часто имели связи с зарубежными контрре­волюционерами, чаще всего с родственниками, которые жили в при­граничных поселениях136. Массовые волнения захлестнули страну. В деревне Лясковичи, расположенной в 35-40 верстах от границы, в Петровском районе Мозырского округа, восстание крестьян нача­лось 7 марта. Они напали на нескольких уполномоченных и местных начальников, воспрепятствовали отправке в ссылку кулаков. Кресть­яне также смогли отразить атаку милицейского отряда из 15 чел. Два дня спустя на место прибыло подразделение пограничных войск с двумя легкими пулеметами. Толпа продолжала попытки остано­вить высылку, кидаясь кольями и камнями в ответ на предупреди­тельные выстрелы со стороны военных. Разогнать их удалось только вторым залпом, в результате которого пострадали трое жителей деревни. Впоследствии было арестовано 12 участников бунта, один человек был убит, а некоторые «при попытке к бегству» получили серьезные ранения137.
Самые крупные и серьезные бунты в Белоруссии прошли на тер­ритории Могилев-Подольского округа. Здесь с 10 по 22 марта по деревням прокатилась волна «кулацких восстаний», которые мест­ные называли «волынками». Большинство их участников составляли женщины. Были закрыты сельсоветы и в ряде мест свергнута совет­ская власть. В этом регионе к началу марта коллективизация охва­тывала до 56 % хозяйств, а в отдельных районах этот уровень дости­гал 90 %. Восстание началось в Шаргородском районе, где тысячи крестьян атаковали и разрушили здание райисполкома. Отсюда по­
198
сланники народного мятежа разъехались по деревням, призывая жителей отстоять свое имущество и уйти из колхозов. В каждой деревне они говорили, что соседнее селение уже присоединилось к восстанию. Согласно официальным отчетам о ходе бунта, в некото­рых случаях жители этого небогатого землями района отказывались поддержать восставших и, опасаясь, что их деревни могут сжечь, создавали оборонительные отряды. На официальном собрании в де­ревне Котюжаны один из крестьян по фамилии Липа призывал жителей к восстанию. На следующий день власти попытались арес­товать Липу, однако на его защиту встали деревенские женщины, которые выгнали милицию из деревни. Восстания сотрясали все районные центры округа; некоторые мятежникам даже удалось за­хватить. В конце концов власти восстановили порядок. Однако ис­точники умалчивают о том, как это было сделано138.
Самое большое количество массовых выступлений произошло в России, которая является основным объектом исследования в дан­ной работе. Это неудивительно, поскольку именно Россия была са­мой большой республикой страны. Наиболее масштабные и серьез­ные бунты происходили в главных житницах страны - на Северном Кавказе, Средней и Нижней Волге. Этим регионам отводился прио­ритет в планах правительства - здесь сплошную коллективизацию планировалось завершить к осени 1930 г. либо, самое позднее, к весне 1931 г., - и именно они в полной мере ощутили на себе всю тяжесть молота государственных репрессий.
Приволжские районы были традиционным местом народных вол­нений еще со времен Болотникова, Разина и Пугачева. Здесь бунты вспыхивали как на протяжении революционных событий 1905 и 1917 гг., так и в эпоху коллективизации. Уже осенью 1929 г. - в ре­шающий период кампании по коллективизации Нижнего Поволжья -в этом важном регионе - производителе зерна произошло более 100 восстаний. Здесь процент дворов, вошедших в колхозы, с 5,9 % в июне вырос до 18 % в октябре; особенно высокие показатели были зафиксированы в тех районах, которые власти наметили для сплош­ной коллективизации139. В начале 1930 г. количество массовых вы­ступлений здесь увеличилось и продолжало расти после мартовского отступления коллективизации - с 203 случаев в марте до 208 в ап­реле и 254 в мае140. В Среднем Поволжье приблизительно в 662 вос­станиях (из 777, в целом зафиксированных в регионе) приняли учас­тие более 140 383 крестьян141.
В деревне Черепаха Сердобского района Средней Волги, недалеко от Пензы, попытка властей выслать кулаков из деревни привела к вспышке недовольства, которую официальные источники именова­ли «свалкой». В результате 8 представителей местных властей были
199
убиты142. В селе Русские Самарского района Самарского округа в ночь на 13 января крестьяне провели собрание для обсуждения планов по роспуску колхоза. Когда от властей поступило требование разойтись по домам, собравшиеся ответили отказом. Они подняли всю деревню и собрали толпу, которая выкрикивала: «Давайте сделаем самосуд! Давайте сделаем восстание!»143 24 марта в деревне Н. Выселки Ача-довского района произошло восстание, в котором приняли участие около 1 500 чел. Началось все с набата. Собравшись, жители потре­бовали от членов сельсовета вернуть крестьянам все обобществлен­ное имущество, а кулакам - все у них конфискованное. Кроме того, крестьяне требовали выдать им двух активистов, которые заслужили особую ненависть жителей деревни тем, что «среди крестьян вводят смуту». Когда им отказали, толпа направилась к зданию школы кол­хозной молодежи, которое женщины, бывшие среди восставших, подвергли обыску. Затем крестьяне бесцеремонно вышвырнули бед­няков из домов, конфискованных у кулаков, и вернули их бывшим владельцам. По данным официальных источников, бунт закончился, когда были устранены его зачинщики и проведена «разъяснительная работа» (эвфемизм с неясным, но довольно зловещим смыслом)144. Жители деревни Шакино Хоперского округа Нижней Волги решили не допустить ссылку кулаков; женщины окружили телегу, в которой их везли, а сами приговоренные отказывались покидать деревню. В общей суматохе несколько кулаков сбежали, и власти были вы­нуждены прислать подкрепление145.
Одно из самых значительных восстаний на территории Нижнего Поволжья произошло 22 февраля 1930 г. в деревне Началово Астра­ханской области. В тот день в 6 часов вечера ударил набат, и к зда­нию сельсовета с двух сторон стали подступать жители. Толпа была организована типичным образом - впереди шли дети, за ними жен­щины, а мужское население замыкало шествие, что, вероятно, долж­но было продемонстрировать мирный характер протеста. В шествии приняли участие около 700 чел., притом что всего в деревне было 980 дворов. По материалам одного из отчетов с места событий, кресть­яне обрезали телефонные провода, а многие из участников находи­лись в нетрезвом состоянии. Некоторые были вооружены - двое кулаков прихватили охотничьи ружья, а остальные несли с собой разные тупые предметы. По мере приближения толпы, впереди кото­рой шли дети, со стороны здания раздались выстрелы - власти забар­рикадировались в нем, как только услышали набат. Выстрелы пре­вратили то, что задумывалось, как мирная демонстрация, в жестокий мятеж. Крестьяне атаковали здание, ворвались внутрь и захватили партработников, пытавшихся спастись бегством. По данным отчетов, у них быстро закончились патроны. Именно в этом бунте были убиты
200
некоторые члены партии, которых линчевали или забили тупыми предметами. Всего за период восстания в деревне погибли 6 или 8 партработников и активистов. Первым известие о бунте дошло до соседнего колхоза, который тут же отрядил 12 чел., вооруженных ружьями. Из Астрахани были посланы 8 партийцев и дополнитель­ные отряды милиции. Доподлинно неизвестно, как закончился мя­теж, однако предполагается, что он завершился самосудом еще до того, как подоспело подкрепление. Так или иначе, 22 числа были арестованы 127 чел., 13 из них отправлены в Астрахань. На следую­щий день были задержаны еще 113 чел. - 105 мужчин и 8 женщин, среди них 78 кулаков, 11 середняков, 21 бедняк, 1 батрак и 1 колхоз­ник. Еще 20 мятежников укрылись в лесах. Количество арестов было столь велико, что специальная окружная комиссия по раскулачива­нию потребовала освободить милицейские казармы, чтобы держать в них арестованных. Как только бунт был подавлен и произведены все задержания, власти распорядились снять церковный колокол и наспех похоронить убитых. К середине марта было приняло реше­ние организовать специальный детский дом для детей, оставшихся сиротами в результате происшедшего.
Бунт в деревне Началово стал весьма значительным событием в глазах секретаря Нижневолжского крайкома партии Шеболдаева, который тут же написал Сталину отчет о случившемся. Шеболдаев отдал приказ не сообщать о мятеже в газеты, а всех убитых похоро­нить быстро и без церемоний, во избежание новых волнений. При­чины восстания, как и в большинстве случаев подобного рода, были отнесены к злоупотреблению властью со стороны местного началь­ства. В самой деревне без обсуждений закрыли церковь и арестовали священника без всяких консультаций с населением. Кроме того, что весьма важно, выявление и экспроприация кулаков спровоцировали сильнейший всплеск гнева местных жителей. Местные власти под­вергли раскулачиванию 26 семей. Их выселили из домов и отправи­ли в ближайшие свободные здания - избы-читальни и другие места, где они должны были дожидаться ссылки. Задержка между экспро­приацией и депортацией, часто служившая поводом к восстанию, дала крестьянам время, которое они использовали, чтобы попытаться спасти своих соседей. Согласно материалам расследования, этот бунт был спланирован в ночь с 21 на 22 февраля и достаточно хорошо организован. Данное заключение не представляется таким уж мало­вероятным, однако оно точно не согласуется с донесениями о том, что участники были пьяны, и должно расцениваться как еще одно подтверждение наклонности советских чиновникови повсюду ви­деть заговоры. Всего, по разным оценкам, было убито от 6 до 8 чел. и еще 8 ранены - по официальным данным, большинство жертв при­
201
надлежали к правительственной стороне. Депортацию раскулачен­ных, ставшую главным поводом для бунта, не проводили вплоть до начала апреля 1930 г. - возможно, памятуя о восстании146.
За событиями в Началове в середине марта 1930 г. последовали несколько масштабных бунтов в окрестностях Астрахани, затронув­ших Красноярский и Енотаевский районы. В деревне Барановка Красноярского района в воздухе повисла угроза расправы над ком­мунистами и бедняками. Власти докладывали об уличных сходах, на которых обсуждались реабилитация кулаков и самосуд над бедно­той. Сообщалось, что одним из организаторов планируемого бунта (который, похоже, так и не состоялся) является освобожденный кулак. Прибывший на место вооруженный отряд произвел серию предупре­дительных арестов с целью предотвратить нарастание волнений и не допустить распространения на эту деревню более серьезного бунта, произошедшего в Енотаевском районе147. Там в середине марта в от­вет на ссылку кулаков по ряду поселений прокатилась волна массо­вых выступлений. 14 марта толпа из 3 ООО крестьян захватила дерев­ню Владимировка. На собрании они потребовали вернуть все отнятое имущество кулакам, восстановить их права, раскулачить и изгнать членов колхозной бригады, выполнявших постановления властей, и разделить запасы посевного зерна. После собрания крестьяне про­вели обыск бригадирских кабинетов и выгнали всех членов партии и бригадиров из деревни, осыпая их градом камней. В соседней Ено-таевке в ночь на 20 марта были выселены 8 кулаков, а утром ударил набат. Собралась толпа, вооруженная ружьями и револьверами; крестьяне требовали освободить кулаков и отказывались расходить­ся до тех пор, пока в воздух не дали ружейный залп. В то же время во Владимировку вступил вооруженный отряд с целью устранения «антисоветского элемента». Жители деревни начали стрелять по при­бывшим, вынудив их бежать в Енотаевку. Тамошние мятежники не дали членам отряда послать за подкреплением, в то время как из Николаевки туда шли группы восставших, чтобы присоединиться к бунту. Телеграфная и телефонная связь с Астраханью была прерва­на, а прибытие правительственного подкрепления затруднялось пло­хим состоянием дорог и необходимостью пересечь Волгу. Въезды во Владимировку и Николаевку контролировались восставшими. От­ряд, который находился в Енотаевке, оказался отрезанным от путей к спасению. Жители Владимировки вырыли рвы вокруг деревни и со­орудили укрепления. На следующий день мятежники, вооруженные, согласно отчетам, ружьями и имевшие при себе большой запас пат­ронов, подступили к осажденной Енотаевке. Ожидая подкрепления из калмыцких степей, они остановились в двух километрах от дерев­ни, однако вскоре начался бой между бунтовщиками и отрядами
202
ОГПУ, к которым позднее прибыли подкрепления, после чего повстан­цы потерпели поражение. Как сообщается в отчетах ОГПУ, восстание возглавляла «контрреволюционная повстанческая группа», в рядах которой было «значительное количество» середняков и бедноты148.
Массовые беспорядки случались и в Республике немцев Поволжья. В период с конца декабря до второй половины января восстания с участием от 200 до 250 чел. охватили более 20 поселений. В семи населенных пунктах во Франкском и Каменском округах бунты про­должались от 7 до 10 дней. В Нижневолжском крайкоме пришли к выводу, что синхронность бунтов свидетельствует о наличии «еди­ного центра» управления «движением». Коллективизация проводи­лась с особенной жестокостью в тех районах, где проживали этниче­ские меньшинства и где национальные разногласия, несомненно, усиливали напряжение. Особенно это касалось аккуратных и зачас­тую преуспевающих немецких поселений - коммунисты, преимущест­венно русские, считали немецких фермеров кулаками. Согласно официальным источникам, в этих поселениях закрытие церквей и сня­тие колоколов проходили в форме «социалистического соревнова­ния». В результате этих мероприятий по региону прокатилась волна массовых выступлений, в которых участвовало в основном женское население. Крестьянки требовали восстановить права кулаков, от­крыть церкви, положить конец обобществлению домашнего скота и провести перевыборы в сельсоветы. Кроме того, наблюдался массо­вый уход из колхозов. Причиной этих беспорядков чиновники из крайкома партии называли сочетание таких факторов, как перегибы со стороны местного руководства, единство крестьян, основанное на общей религии и верованиях, а также прочный авторитет, которым в местной общине обладали зажиточные крестьяне149.
Еще одним ключевым регионом крестьянских волнений был Се­верный Кавказ - местность, где жили казаки и непокорные этнические меньшинства. Здесь в бунтах приняли участие более 227 000 чел.150 Многие массовые выступления были довольно крупными и хорошо подготовленными. В середине января 1930 г. масштабный бунт по­тряс северокавказскую станицу Темиргоевская в Курганском районе Армавирского округа. К тому времени здесь около 76 % дворов со­стояли в колхозе. 10 января крестьяне, по большей части женщины, недовольные обобществлением молочных коров, сорвали проведение собрания, посвященного коллективизации. В последующие два дня по всей деревне собирались неофициальные сходы крестьян. Мест­ным членам партии и комсомола было отказано в праве голоса, и бы­ли приняты решения о роспуске колхоза и о возвращении средств производства владельцам. 13 января для проведения собрания по предстоящей посевной кампании в станицу прибыли чиновники
203
высшего уровня из райкома партии. Провести собрание им не уда­лось - более того, были попытки избить председателя сельсовета. В тот же день на улицах появились плакаты, призывающие захватить власть. На следующий день крестьяне снова собрались возле сельсо­вета, чтобы продолжить свои ежедневные «заседания». Местные партработники попытались помешать этому, аргументируя отказ тем, что они уже проголосовали против организации колхоза, однако собравшиеся настаивали на проведении собрания. Получив «катего­рический» отказ, крестьяне окружили местных активистов, намере­ваясь избить их. В этот момент прозвучал колокол, и в считанные минуты толпа, насчитывающая от 5 до 6 тыс. чел., собралась на цент­ральной площади. Вскоре прибыла кавалерийская бригада из 23 эс­кадронов, однако их окружили собравшиеся жители деревни. Ситуа­ция зашла в тупик. Наконец, было принято решение начать переговоры между представителями власти и группой переговорщи­ков от лица повстанцев, состоявшей из бывших партизан и бедняков. Было организовано новое официальное собрание, в ходе которого, как сообщается, бунтовщики признали свои ошибки. Позднее, когда поползли слухи о восстаниях в других поселениях, в ночи раздались одиночные выстрелы, и повстанцы разослали гонцов в соседние де­ревни, чтобы сообщить о том, что случилось у них за неделю151.
Одним из самых масштабных и опасных случаев мятежа на Се­верном Кавказе стал Сальский бунт, который вспыхнул в начале февраля в деревне Екатериновка Воронцово-Николаевского района Сальского округа. Его причинами стали раскулачивание и обобщест­вление имущества. По разным данным, от нескольких сотен до не­скольких тысяч человек собрались в Екатериновке, требуя освобо­дить арестованных кулаков и вернуть отобранную собственность. Когда их требования были проигнорированы, толпа крестьян ворва­лась в здание сельсовета, где хранилось конфискованное имущество. К ним присоединились несколько партработников и комсомольцев. На второй день бунта новости о происходящем в Екатериновке до­шли до соседних деревень, породив целую серию выступлений. На хуторе В. Князенково 450 крестьян протестовали против депортации кулаков, напав на местных партработников и попытавшись выручить соседей. В то же время группа женщин попыталась освободить еще четырех кулаков, арестованных ранее. Это заставило чиновников спрятаться в здании сельсовета, а через некоторое время на помощь жительницам хутора подоспели женщины из соседних селений -Павловки, Пудового и Петропавловки. Согласно официальным за­ключениям, бунт стремительно перерос из антиколлективизационно-го в антисоветский. Звучали лозунги «Даешь советскую власть без коммунистов и колхозов!», а в нескольких поселениях крестьяне
204
избрали комиссии, задачами которых были роспуск партийных яче­ек и возвращение конфискованного имущества. Это свидетельство­вало, что восставшие имели четкое представление об администра­тивных и политических вопросах. Бунт продолжался 6 дней и представлял собой столь существенную угрозу, что в городе Сальск было объявлено военное положение, членам партии и комсомола раздали оружие, стали разрабатываться планы по обороне города. В итоге бунт был подавлен силами партии и Красной армии. При анализе причин произошедшего вина была возложена на кулаков и на перегибы местных властей. Это не соответствовало истинным причинам, однако прекрасно соотносилось с мнением, принятым в Москве, и коммунистической логикой, основанной на идее центра­лизации. Как и во многих других случаях, большинство раскулачен­ных оставались на месте в ожидании ссылки, в связи с чем, по офи­циальному мнению, они имели возможность вести антисоветскую пропаганду. К тому же местные власти обвинялись в перегибах, на­рушении классовой линии (под чем теоретически подразумевались незаконные репрессии в отношении бедноты и середнячества) и «ад­министративных тенденциях», «бюрократизме». В результате шесте­рых председателей сельсоветов арестовали, а ряд сельсоветов распус­тили. Истинной же причиной, несомненно, была политика центра, вне зависимости от обычной жестокости партийных и советских ра­ботников на местах. Кстати, необходимо помнить, что некоторые из них (вероятнее всего, местные жители) вступили в ряды сопротив­ления. Кроме того, как минимум с осени 1929 г. в Сальском округе происходили серьезные народные волнения, во время которых, в от­вет на принудительные хлебозаготовки и коллективизацию, в округе было забито или распродано по частям от 30 до 60 % домашнего скота и около 70 % тяглового скота152.
Особенно неспокойной областью Северного Кавказа был Дон, где проживало многочисленное и независимое казачество. Как сообща­ют официальные документы, большую роль в разжигании массовых беспорядков играли бывшие партизаны - участники Гражданской войны153. 9 марта вспыхнуло восстание в станице Ивановская Сла­вянского района. Жительницы станицы, в количестве 200 чел., реши­ли вернуть отобранный у них ранее скот, попутно поколотив конюха. К тому моменту, когда группа дошла до центра станицы, она насчи­тывала уже 1 000 чел. Несколько колхозников попытались остано­вить толпу, однако были встречены ружейными выстрелами. Затем началась свалка, в результате которой обе стороны потеряли несколь­ко человек убитыми и около пятидесяти ранеными. Вскоре группе представителей колхоза удалось разогнать митингующих с помощью выстрелов. Те бежали, а колхозники преследовали их до тех пор,
205
пока они не укрылись в домах. В тот же вечер сельсовет созвал жителей на общее собрание, посвященное предстоящим пахотным работам. На следующее утро, в ответ на проведение собрания, жен­щины из другой части станицы забрали своих лошадей. Заверши­лись эти беспорядки «изъятием контрреволюционного элемента» и «разъяснительной работой»154.
25 марта в станице Александровская Ново-Черкасского района Северного Кавказа толпа из 500 женщин, предположительно воз­главляемая кулаками и «белогвардейцами», потребовала вернуть им посевное зерно. Власти попытались было их переубедить, однако это лишь усилило недовольство жителей, которые стали требовать само­суда над председателем сельсовета. Когда тот сумел спрятаться от негодующей толпы, гнев народа обрушился на других должностных лиц и местных активистов, которых подвергли избиениям. Несколь­ким удалось выбраться из станицы, остальные поспешили спрятаться. Успокоить толпу смог только прибывший на место конный милицей­ский отряд. На следующий день возле сельсовета собралось уже более 600 жителей станицы, выдвинувших новые требования. Как сообщали источники ОГПУ, они были уже готовы начать погромы. Толпа закидала камнями отряды милиции и вооружилась кольями, вытащив их из ближайшего забора. Прибывший отряд ОГПУ лишь еще больше разозлил бунтующих, в результате чего нескольких сол­дат просто стащили с лошадей. В целях локализации бунта были привлечены рабочие и партийцы из близлежащих городов. Для раз­гона толпы потребовались дополнительные силы ОГПУ. На следую­щий день зачинщики бунта были арестованы155.
В Сибири, в благоприятных для земледелия районах, крестьяне были менее всего заинтересованы в нарушении привычного уклада. На этих обширных и неосвоенных территориях восстания были час­тым явлением. С января по март 1930 г. здесь зафиксировано 65 мя­тежей и 153 случая массовых выступлений. Как сообщает ОГПУ, некоторые из них приобрели массовый размах156. В Сибири, как и на Нижней Волге, после марта последовал некоторый рост количества выступлений: со 121 случая в марте до 124 в апреле и 254 в мае157.
В конце января в Индерском районе Новосибирского округа в от­вет на раскулачивание произошел ряд массовых «волынок». Во вре­мя операции по обыску и конфискации имущества кулаков в селе Комарье, которая проводилась 27 января, 500 чел. выступили с тре­бованием проведения собрания. Слышались крики: «Вон районных и окружных работников!» Уполномоченные созвали заседание и за­читали крестьянам официальные отчеты. Жители выслушали высту­павших, а затем сказали: «Вы кончили, теперь мы будем говорить. Долой коммунистов, долой трактора!» На следующий день возле
206
здания сельсовета требования вернуть все отобранное имущество звучали снова. Такие же случаи протестов, в которых участвовали преимущественно женщины, произошли в деревнях Озерки и Индер. А в Согорном подобная волынка продолжалась три дня (с 28 по 30 января), из-за чего были закрыты все местные учреждения, вклю­чая школу и магазин. Прибывшие в деревню представители район­ных органов власти попытались утихомирить жителей и организова­ли собрание, на которое пришли около 600 чел. (в основном женщины). Во время собрания жители требовали восстановить в пра­вах раскулаченных крестьян, вернуть изъятое имущество, а также изгнать из деревни активистов и бедняков. Напряжение росло, и не­сколько активистов из бедняков подверглись нападению. Это заста­вило чиновников выдвинуть предложение создать комиссию, куда планировалось включить и тех, кто участвовал в «волынке», для рассмотрения жалоб жителей деревни. Предложение раскололо оп­позицию, и после ареста примерно семи человек и бегства трех ку­лаков порядок был восстановлен158.
Сообщения о серьезных выступлениях поступали и из Усть-Ка­рийского района малонаселенной Восточной Сибири. Здесь во время крестьянского восстания были убиты 19 представителей власти. Масштабные бунты случались и в Муромцевском районе Барабин-ского округа Западной Сибири159. 2 марта в селах Кондратьевское, Тармакла, Лисино и Кокшенево начался общий протест против ссыл­ки кулаков, в котором приняли участие около 1 ООО чел. Поднявши­еся крестьяне были в основном вооружены вилами, некоторые -охотничьими ружьями. Бунтовщики окружили отряд конвоиров, сопровождавший арестованных кулаков. Они также учинили беспо­рядки в колхозе и напали на местных активистов. Завершением бунта стало шествие с иконами. Согласно отчетам ОГПУ, организационный центр восстания располагался в селе Кондратьевское. По некоторым данным, районный центр Муромцево даже был захвачен крестьяна­ми. Вероятно, жители мятежного Кондратьевского посылали гонцов в другие населенные пункты с целью получить поддержку и оружие. Восстание было подавлено только 6 марта160. Один из бедняков, ко­торый из страха за свою жизнь пожелал остаться неизвестным, 26 мар­та написал Сталину письмо. В нем он сообщал, что причиной бунта стало чрезвычайно жестокое применение силы прибывшими уполно­моченными и местными партработниками в процессе строительства колхоза. Крестьянин писал, что любой, кто отказывался вступить в него, будь он бедняком или середняком, сразу объявлялся кулаком и отправлялся в ссылку. Это и привело к «поголовному восстанию» жителей всех деревень. По его словам, в Кондратьевском были уби­ты 6 человек, а в поселке Разино - 50 жителей. В конце послания
207
автор просил немедленно прислать «из центра людей, преданных Ленину», чтобы они расследовали случившееся, и жалобно умолял: «Пожалуйста, войдите в это дело»161.
Особенно сильно от крестьянских волнений пострадал Уч-При-станский район Бийского округа Алтайского края. В этом округе было неспокойно с 1929 г., население постоянно бунтовало из-за кам­паний по хлебозаготовкам162. 9 марта 1930 г. здесь вспыхнуло воору­женное восстание, которое охватило четверть всей территории рай­она. Само собой, официальные источники окрестили это «кулацким бунтом», несмотря на то что, согласно статистическим данным, 38 % из этих «кулаков» были середняками, а 24 % - бедняками. Сообща­лось, что в планы мятежников входил захват всех районных центров Сибири. Кроме того, у них якобы имелся список лиц, подлежавших расстрелу. В ходе восстания значительное количество членов район­ной парторганизации и комсомола были арестованы, а 9 или 10 чел. -убиты. Мятежники захватили райцентр, завладели складом оружия, расположенным в здании школы, проникли в отделение милиции и освободили заключенных Уч-Пристанской тюрьмы. Согласно дан­ным недавно опубликованных архивов, одним из зачинщиков бунта был районный уполномоченный ОГПУ, некий Добытин. С группой приспешников он устранил тюремную охрану и освободил из камер арестованных кулаков. Во время бунта 8 местных активистов были разоружены и посажены под замок, еще 9 чел., оказавшие сопротив­ление, застрелены. Со склада восставшие забрали около 140 ружей. Добытин собрал «банду» примерно в 400 чел. из числа «кулаков и антисоветских элементов» и выступил в направлении Ойротской области. Серьезность ситуации заставила представителей власти вве­сти военное положение в районном центре и расставить в ключевых точках города вооруженную охрану. Источники умалчивают о даль­нейшем развитии событий. Встречается лишь краткое, очень упро­щенное сообщение, что вскоре на место были посланы военные под­разделения и восстание было быстро подавлено163. Похоже, бунт в Сибири, особенно в ее восточной части, был очень жестоким. Кро­ме того, организационно и коммуникационно он не ограничивался масштабами одной деревни.
Самой проблемной в Российской республике была Центрально-Черноземная область. Несмотря на то что, согласно планам, осущест­вление сплошной коллективизации на этой территории было наме­чено на осень 1931 или, в крайнем случае, на весну 1932 г., население области пережило ужасные зверства и испытало на себе ошеломля­ющие темпы процесса уже в январе-марте 1930 г.164 Выступления здесь приобретали значительный размах: среднее количество участ­ников в каждом случае составляло порядка 300 чел.165 Уже в 1929 г.
208
произошло 94 бунта, в которых в целом приняли участие 33 221 чел.166 В 1930 г. число массовых выступлений взлетело до 1 373167. В одном только неспокойном Острогожском округе в период с 12 января по 14 февраля зафиксировано 16 случаев массовых выступлений, в ко­торых участвовали 17 ООО чел. В столь же нестабильном Козловском округе к концу марта 1930 г. крестьянское восстание охватило поряд­ка 54 населенных пунктов и насчитывало 20 ООО участников. В от­дельных частях Центрально-Черноземной области количество бунту­ющих порой достигало 2 ООО чел.168 Деревни здесь были достаточно большими, а их население в целом однородным как в социальном, так и в экономическом отношении, что повышало вероятность участия в восстании всех жителей. Кроме того, сравнительно высокая плот­ность населения позволяла поддерживать тесный контакт между мя­тежными деревнями169.
Как утверждает Варейкис, многие выступления носили «полупо­встанческий характер». По его мнению, подготовка таких восстаний осуществлялась заранее некими организаторами, которые направля­ли крестьян, вооруженных вилами, топорами, кольями, а иногда -обрезами и охотничьими ружьями170. Так, 30 марта 1930 г. в деревне Липовка Лосевского района Россошанского округа начался бунт, ко­торый был охарактеризован как восстание под предводительством «контрреволюционных элементов деревни». Мятежники изгнали местных чиновников и выбрали собственного старосту. В соседние поселения были посланы гонцы, вокруг деревни выставили охрану, а колокольня местной церкви стала наблюдательным пунктом. При­бывший отряд сил ОГПУ был встречен толпой из 1 000 чел., кото­рые, как сообщается в отчетах, быстро «рассредоточились» и откры­ли огонь по военным. Перестрелка, приведшая к гибели 18 местных жителей, продолжалась в течение часа; в итоге крестьяне были вы­нуждены отступить171. В деревне Правая Хава 31 марта несколько сотен бунтовщиков отобрали изъятое у них зерно и разрушили зда­ние колхозного правления. На следующий день для усмирения жи­телей прибыл отряд ОГПУ из 45 чел., однако им навстречу вышла разъяренная толпа, к которой уже присоединились недовольные из соседних деревень. Когда же прибыли подразделения Красной ар­мии, жители окружили их, угрожая разоружением и расправой. Толпа разошлась лишь после того, как военные дали оружейный залп, в ре­зультате чего пять человек погибли и трое получили ранения172.
Особо опасный бунт, охвативший впоследствии 4 деревни, начал­ся в конце марта 1930 г. в деревне Гридасовая Курского округа; ее жители встали на защиту кулаков, которых должны были отправить в ссылку. Когда вооруженный конвой попытался вывести арестован­ных из деревни, крестьяне окружили их, препятствуя движению.
209
В этот момент в конфликт вмешались 30 «коммунаров» из местного колхоза, они выступили на стороне властей, чем только усилили напряжение. Раздался звук набата, и на место событий со всех сторон стали стекаться толпы людей, вооруженных вилами, кольями и дро­бовиками. Наступление крестьян обратило коммунаров в бегство, однако некоторые из них, стремясь удержать толпу от преследова­ния, стали стрелять в воздух. К этому времени на помощь жителям подоспели группы из трех близлежащих поселений. Мятежники вор­вались в здание сельсовета, расправились с уполномоченным и рани­ли одного из активистов. Узнав об этом инциденте, власти Курска отправили на место отряд из 120 чел. Однако с их прибытием бунт вспыхнул с новой силой, и, как описывают источники, «начался на­стоящий бой». Вскоре мятеж подавили. Три человека были убиты, остальные ранены или спаслись бегством. 60 чел. были арестованы еще до того, как над полем битвы развеялся дым173.
Московская область, являвшаяся потребителем зерновой продук­ции, в начале 1930 г. также столкнулась с особенной жестокостью властей во время стремительного процесса коллективизации174. Здесь уже за первые три квартала 1929 г. зафиксировано 2 198 «сельских выступлений», а с января по апрель 1930 г. более 500 «групповых и массовых антиколхозных выступлений». Основная их часть при­шлась на Рязанский и Бежецкий округа175. Как и в Центрально-Чер­ноземной области, социальная дифференциация населения деревни была здесь минимальной, вероятно, благодаря этому количество участ­ников некоторых бунтов относительно велико (около 228 чел. - чис­ло, соизмеримое со средним населением одной деревни в области)176. Как сообщается в одном из современных российских исследований, «крестьянское движение» захватило 5 районов Московской области, и для его подавления потребовалось участие войск Красной армии177.
В феврале-марте 1930 г. несколько крупных выступлений про­изошли в Рязанском округе. 22 февраля в деревне Веряево Пителин-ского района началось восстание, вызванное обобществлением скота, принудительными обысками и другими перегибами. Крестьяне из­гнали из деревни уполномоченных, а некоторые даже продолжали преследовать их до соседней деревни Гридино. Оставшиеся жители требовали возврата своего имущества, после чего устроили обыск в здании сельсовета и начали охоту на местных активистов. К вечеру мятеж пошел на спад, крестьяне выставили караульных вокруг дерев­ни. Тем временем в Гридине изгнанных чиновников ждал гнев не только тех, кто гнался за ними из Веряева: местные жители также вышли на улицы, откликнувшись на удары набата. Затем гонцы из Веряева направились в другие села, чтобы завербовать новых сторон­ников. К концу дня уже несколько населенных пунктов были охва­
210
чены восстанием. В Андреевке сформировали крестьянское ополче­ние, которое под черным флагом направилось прямиком в Гридино. На следующий день на место прибыли городские отряды с целью подавления бунта. Веряево встретило их гробовой тишиной. Однако вскоре стали собираться жительницы деревни, которые намерева­лись препятствовать продвижению отрядов. Когда же раздались выстрелы в воздух, которые должны были напугать женщин, зазво­нил колокол, и на улицы высыпала вся деревня. Сельчане требовали прекратить пальбу или убраться. Тот же прием городским формиро­ваниям оказали и в других селах. В последующие несколько дней наступило затишье, после того как крестьяне обещали не прибегать к набату. Однако под маской внешнего спокойствия кипели настоя­щие страсти178. Чуть позже, в начале марта, восстание в этом районе вспыхнуло вновь. Подобно многим случаям такого рода, изначально этот бунт имел локальный характер, однако вызвал цепную реакцию: такие же мятежи вспыхивали в тех деревнях, где слухи об этих событиях возвращали людям надежду, которая не умирала, несмотря на все невзгоды. Повстанцы обрывали телефонные и телеграфные провода, лишая чиновников возможности связаться с Рязанью. В краткосрочном плане эти бунты имели один положительный ре­зультат - крестьяне использовали момент, чтобы временно подорвать деятельность колхозов, которые один за другим оказывались под угрозой распада179.
Крестьянские бунты 1929-1930 гг. оказали существенное влияние на выработку политического курса Советского государства и на ме­тоды его реализации. Они серьезно пошатнули доверие к централь­ной власти, приводя местную администрацию в замешательство и ужас. Эта волна восстаний, включающая в себя события до и после марта 1930 г., именовалась «мартовской лихорадкой». И именно это явление, в широком его понимании, стало причиной и следствием временного отступления коллективизации, к которому призвал Ста­лин в своей статье «Головокружение от успехов». ЦК недвусмыслен­но заявлял, что это отступление осуществлялось перед лицом угрозы крестьянских мятежейш. Однако волна бунтов не только не утихла после резкой смены курса - напротив, последняя лишь подстегнула процесс, который набирал обороты со страшной скоростью, именно в марте достигнув пика во многих областях страны. Этот поворот представлял, по сути, временное отступление властей, которое вы­звало полное замешательство и смятение в рядах партийцев, что способствовало возникновению беспорядков181. Отступление и то, как его восприняли в правительственных кругах, дали крестьянам понять, что в столице, в райцентрах и в рядах местных партработни­ков и активистов не все гладко. В сообщении одного из уральских
211
корреспондентов газеты «Беднота» это описано следующим образом: «И вдруг бомбой разорвалась над головой сталинская статья... вторая грянула - постановления ЦК». Далее он писал, что в деревне статью восприняли «как будто какой манифест... в деревне к жданной газет­ке собирался народ, тайно, по гумнам, читали, ахали»182. У крестьян появилась возможность заявить открытый протест, вернуть свое имущество и уйти из ненавистных колхозов. Сталинская статья, экземпляр которой мог обойтись в 15 рублей, стала предметом кол­лективных чтений и даже целых сходов в некоторых селах183; она была как поводом, так и шансом. Крестьяне интерпретировали «Го­ловокружение от успехов» в своих целях, превратив статью в ору­жие крестьянской политики.
Имя Сталина звучало в лозунгах крестьянского протеста. Жители одной из деревень в Камызякском районе Астраханского округа, выйдя из колхоза, заявили: «Тов. Сталин в статье указывает, что мы вольны поступать так, как хотим, а поэтому считаем лучше быть не в колхозах»184. Один крестьянин из Татарии, по его словам, вступив­ший в колхоз только из страха, прочитал статью Сталина 4 раза и говорил, что знает ее «наизусть»185. Кто-то называл Сталина «ба­тюшкой», многие апеллировали к его имени и власти в борьбе с ру­ководством на местах186. Жители Б. Янисольского района Украины говорили: «Власть хороша, но подвластники очень плохи», - совет­ская версия наивного монархизма. А в Хоперском округе Нижневолж­ского края крестьяне заявляли: «Мы имеем две власти, одну в цент­ре, которая пишет все отдать, а другую на месте, которая не хочет этого»187. В одной из деревень Новосибирского округа в начале апреля состоялось крестьянское собрание, на котором, после чтения постанов­ления ЦК от 2 апреля (выпущенного после публикации «Головокруже­ния от успехов»), раздались аплодисменты и крики «Ура!», «Мы по­бедили!», «Партия нас поддерживает!», «Сила на нашей стороне!»188. Вместо того чтобы послужить инструментом скорейшего подавления бури крестьянского недовольства, вспыхнувшего зимой, эта статья после 2 марта сделала открытые протесты законными и стала поводом для вступления в прямое противостояние местным властям.
Не следует, однако, воспринимать монархические настроения кресть­янства и их почитание «батюшки Сталина» однозначно. Это могло быть очень искусным и удачным способом борьбы с представителя­ми местной администрации, которые уже не имели полной поддерж­ки центра. Возможно, крестьяне умело играли на образе «мужиков» как православного народа, которому нужен царь. Либо же ими двигало не что иное, как собственное достоинство. Они видели, какие возможности предоставляет им неразбериха в кругах власти, и, используя новую линию партии в своих целях, действовали соот­
212
ветственно ситуации: разрушали колхозы, препятствовали высылке кулаков, изгоняли из деревень коммунистов. Многие местные парт­работники были совершенно опозорены. Так, 28 апреля в селе Безме-ново Черепановского района Новосибирского округа Сибири кресть­яне взяли руководство собранием на себя, приказав партийцам восстановить в правах кулаков и зачитать все секретные директивы райисполкома, где о них говорилось. В том же районе еще на одном собрании жители угрожали расправой уполномоченному, повсюду раздавались возгласы: «Что общим сходом решим - то и закон!» Собрание было прервано, последовали попытки избить «ликвидато­ров» (тех, кто принимал участие в раскулачивании). В деревне Пет­ропавловка Маслянинского района кулаки на собрании потребовали отомстить председателю сельсовета и избили двоих активистов. Отстранив официальное руководство, жители открыли новое собра­ние, на котором решили обеспечить возвращение сосланных кресть­ян, ликвидировать колхоз и в течение двух часов выселить всех колхозников из домов, отобранных у кулаков. По окончании схода кулаки вернули свое имущество и дома189.
Основным актом протеста можно, безусловно, считать массовый выход из колхозов, начавшийся во второй половине марта190. Сте­пень коллективизации хозяйств в РСФСР снизилась с максималь­ного показателя 58,6 % на 1 марта 1930 г. до 38,4 % - на 1 апреля, 25,3 % - на 1 мая и до минимальной отметки 21,8 % по состоянию на 1 октября 1930 г.191 Самое большое снижение по стране произошло в регионах - потребителях зерна - в Западной, Московской, Иванов­ской и Центрально-Черноземной областях, где завершение процесса сплошной коллективизации было намечено только на осень 1931 г. Здесь в период с 20 февраля по 1 мая наблюдалось снижение степени коллективизации на 46,2 %. В то же время в главных житницах стра­ны - на Северном Кавказе, Нижней и Средней Волге, в Сибири -общее снижение составило порядка 14 %192. Выход из колхоза был либо результатом бурных протестов и восстаний, либо решение при­нималось в форме мирного письменного заявления. По словам со­временников, некоторые заявления о выходе были написаны по еди­ному образцу либо одной рукой, что свидетельствует о различного рода коллективных действиях193. Жители Рязанского округа пред­ставили совместное заявление о выходе из колхоза, расположив свои подписи по кругу, чтобы представители власти не вычислили, кто был первым, и не арестовали зачинщиков. Позже, во время не столь массового исхода в 1932 г., такой прием применили и жители Ниже­городского края194. По всей стране раскулаченные заваливали власти всех уровней письмами с просьбами восстановить их права и вернуть собственность195.
213
После марта волна крестьянских бунтов постепенно пошла на спад, хотя количество массовых выступлений вплоть до июня оставалось выше, чем в январе и феврале196. В начале лета причинами выступ­лений крестьян послужили вторая волна коллективизации и после­довавший за ней голод или его угроза. Согласно отчетам ОГПУ, уже весной 1930 г. по всей стране стала ощущаться острая нехватка про­довольствия и появились очаги голода. В тот период о случаях, когда люди пухли от голода, сообщалось из Пугачевского, Камышинского и Вольского округов Нижневолжского края. Объяснялось это соче­танием факторов частичного неурожая зерновых в прошлом году и перегибами коллективизации и хлебозаготовок в году текущем197. В Средневолжском крае особенно острая нехватка продовольствия наблюдалась в Бугурусланском и Сызранском округах, где были за­фиксированы случаи голодных болезней и смертей, а также в Соро-чинском районе Оренбургского округа, откуда поступали сообщения о смерти от цинги198. 60 % населения Острогожского округа Цент­рально-Черноземной области испытывали крайнюю нужду в продук­тах питания, сообщалось о случаях заболеваний, вызванных голодом. Согласно данным ОГПУ, нехватка продовольствия наблюдалась во всех округах области, сильнее всего от нее страдали бедные слои населения199. На Кубани и Северном Кавказе острые проблемы с про­довольствием наблюдались в Кубанском, Армавирском, Майкопском, Сальском, Донецком и Ставропольском округах. Отсюда приходили сообщения о заболеваниях, вызванных потреблением пищевых заме­нителей, и даже о летальных исходах. В станице Белореченская Ла-бинского района Майкопского округа колхозники ежедневно прово­дили собрания, требуя хлеба, ликвидации колхоза и возврата собственности200. Не лучше обстояло дело и в Сибири, особенно в Рыбинском, Ачинском, Бийском, Красноярском, Славгородском, Новосибирском округах, а также в Ойротской области. Как и везде, здесь были зафиксированы случаи заболеваний и голодных смертей. В Бийском округе бедняки были вынуждены есть мертвых животных и различные суррогаты201. Голод дал о себе знать в Ивановской об­ласти, на Дальнем Востоке, в Башкирии, Татарии и в Крыму - это лишь те из регионов, о которых говорится в докладе ОГПУ202. В боль­шинстве этих мест он прежде всего затронул бедные слои населения и чаще всего охватывал колхозы203. Не оставляет сомнений тот факт, что эти ранние вспышки голода были в большинстве своем резуль­татом чрезмерных хлебозаготовок и жестокости проведения кол­лективизации. Однако причина, несомненно, заключалась не только в этом.
В апреле в Нижнем Поволжье были зафиксированы 9 случаев массовых выступлений, вызванных нехваткой продовольствия. В од­
214
ной деревне группы крестьян ежедневно собирались у сельсовета, требуя хлеба; в других поселениях огромные толпы людей устраива­ли бунты, взламывали амбары для хранения зерна или силой заби­рали продовольственные запасы204. Череда восстаний прошла в Бугу-русланском районе Средневолжского края. В деревне Кирюшкино один из бедняков по фамилии Воронов обратился к председателю сельсовета: «Видишь, я опух, неделю не вижу крошки хлеба. Если мне сейчас не дашь хлеба, я возьму тебя за горло - все равно поми­рать». В М. Бугуруслане во время собрания 50 женщин встали со словами: «Дайте хлеб, вы нас не кормите, мы сейчас пойдем громить ваши амбары с семенами». В Бирюшкино бедняки взяли в осаду здание сельсовета, предупредив: «Если не дадите хлеб, то мы будем вынуждены пойти на преступление». В селе Красный Городок 200 жи­тельниц препятствовали вывозу зерна и заняли склад, выкрикивая: «Хотите нас уморить голодом!», а в деревне Софьевка бывшие крас­ные партизаны, возглавив толпу в 400 чел., требовали увеличения норм выдачи продовольствия205. По всей Сибири жители деревень, преимущественно женщины, каждый день собирались возле сельсо­ветов или даже райисполкомов с требованиями раздать хлеб206.
Женщины также руководили голодными бунтами в Центрально-Черноземной области и на Северном Кавказе. Согласно отчетам ОГПУ, в период с 25 апреля по 10 мая в Центрально-Черноземной области зафиксирован ряд массовых выступлений, вызванных голо­дом, в которых приняли участие примерно 1 448 чел. В селе Холод­ное Скороднянского района Старо-Оскольского округа толпа из 300 чел. пришла к сельсовету требовать хлеба. Получив отказ, они взломали зернохранилище. Подобный случай произошел в селе Кри­вые Белки, где 250 женщин вломились в амбар, пытаясь найти еду, после того как их первоначальные просьбы о помощи остались без внимания. В деревне Караешниково Ольховатского района Россо­шанского округа 150 женщин обратились к администрации колхоза с просьбой дать им хлеба. Получив отказ, они напали на чиновников, вынудив тех спасаться бегством207. По всему Северному Кавказу женщины, часто в большом количестве, собирались у сельсоветов, требуя выдачи хлеба. В деревне Птичье Изобильно-Тищенского рай­она Ставропольского края сотня жительниц пришла в кооператив­ный магазин, намереваясь устроить самосуд над директором, которо­му едва удалось бежать. В селе Киевское Крымского района Черноморского округа толпа в 100 чел. пришла к сельсовету, требуя выдать муку, - в противном случае они грозились разрушить мель­ницу. Стремясь остановить толпу и не дать ей завладеть запасами продовольствия, председатель сельсовета раздал по 5 фунтов муки на семью. На следующий день бедняки вернулись, требуя еще муки.
215
Толпа прибегла к насилию, заставив бежать секретаря местной парт­ячейки и отряды милиции. В последующие три-четыре часа власть находилась в руках жителей, которые прочесывали деревню в поис­ках руководящих работников и разошлись только к вечеру, когда стало ясно, что все они успели покинуть деревню208.
Получить представление о реальном положении крестьян можно из письма одного жителя Краснодарского края на Северном Кавказе. Некий Комарченко рассказал о борьбе за выживание, которая шла в деревнях, испытавших на себе влияние коллективизации, чего не встретишь в документах ОГПУ. Он писал:
«Крестьянин был продавцом, а теперь потребитель, и все это на­делало правительство. Раньше мы работали плугом и лошадкой, а хлеб кушали досыта, а теперь трактором, и все голодны... Да вот в ст. Гос-тагаевской Анапского района было восстание. Крестьяне избили ОГПУ, кричали: "Бери винтовки". А когда приехали солдаты, то им кричали: "Давай свободу!", и 10 дней стояли солдаты у нас... Кресть­яне говорят, что "умрем, а хлеба не дадим, они будут там от жиру пухнуть, а мы от голоду пухнем, а когда у нас не хватило хлеба, и мы пришли просить в совет, то нам сказали, что купите на рынке. Так и мы вам скажем, когда вы к нам приедете брать хлеб". Вот тут и будет убийство, вот тут и будет восстание»209.
Комарченко не мог предположить, насколько пусты окажутся его угрозы в последующие месяцы и годы, когда голод, вызванный хлебозаготовками, охватит страну, унося миллионы жизней и нано­ся по крестьянам еще более безжалостный удар, чем в период кол­лективизации.
К началу лета 1930 г. на большей части территории страны «мар­товская лихорадка» постепенно пошла на спад. Не принимая во внимание разбои, которые случались в некоторых районах в начале
1930 г., о чем пойдет речь в следующем разделе этой главы, можно сказать, что коллективные формы активного сопротивления кресть­ян относятся в основном к первой стадии сплошной коллективиза­ции. Исключением являются демонстрации и бунты, вызванные го­лодом или его угрозой. В нескольких отчетах, например, сообщается о проникновениях в зернохранилища210. В августе 1931 г. в деревне Башкатово Обоянского района толпа крестьян численностью, по раз­ным оценкам, от 50 до 150 чел., вооружившись вилами и дубинка­ми, попыталась остановить кампанию по хлебозаготовкам; их при­меру последовали жители других деревень района211. Массовые выступления прошли также в Нижнем Поволжье в начале февраля
1931 г. В деревнях Соляно-Займище, Черный Яр и Каменный Яр крестьяне требовали дать им хлеб и промышленные товары. Это случилось после того, как райисполком отдал приказ запретить
216
выдачу хлеба и товаров не членам колхоза, сопроводив это объяс­нением: «Кто не работает - тот не ест»212. Иногда причиной бунтов становилась коллективизация, однако таких случаев было намного меньше, чем в 1930 г. Тем не менее источники ОГПУ сообщают, что в Центрально-Черноземной области «кулаки и антисоветские эле­менты» продолжают подбивать крестьян на бунт, говоря, что благо­даря массовым выступлениям в предыдущие годы «не было допу­щено окончательное разорение крестьянства». Для подтверждения этого вывода ОГПУ приводит следующие заявления крестьян: «Мы лучше сделаем им, как в прошлом году»; «Принудительно заставля­ют ссыпать семфонд для того, чтобы сеять коллективно, но мы знаем, что делать, прошлой весной ничего не вышло, не выйдет и теперь»; «Начинается опять сначала, но мы ученые, были бы немного поор­ганизованнее в прошлом году, мы бы тогда отбили охоту строить колхозы»213.
Некоторыми свидетельствами подтверждаются немногочислен­ные случаи массовых выступлений в период голода 1932-1933 гг. По словам Федора Белова, в колхозе, председателем которого он впоследствии стал, во время голода крестьяне объединялись в груп­пы от 30 до 40 чел. и, вооружившись ножами и кольями, защищали те малые запасы зерна, что у них оставались214. Из Котельнического района Нижегородского-Горьковского края поступали сообщения о «кулацких выступлениях», произошедших в марте или апреле 1932 г. В результате беспорядков несколько человек были убиты; кроме того, были случаи нападений и разрушения целого ряда адми­нистративных зданий215. Российский историк В. В. Кондрашин, спе­циалист по периоду голода в стране, пришел к выводу, что случаи массовых выступлений в эти годы были исключением и что объяс­няется этот факт вполне обоснованным страхом крестьян. Однако он отмечает несколько случаев подобного сопротивления, включая один, который имел место в волжской деревне Красный Кулич Ртищевского района. В тот раз жители деревни объединили уси­лия, чтобы захватить зерно в колхозном хранилище, до того как оно будет вывезено216.
«Мартовская лихорадка» 1930 г. стала последней волной активно­го народного сопротивления в России, завершающим массовым дей­ствием крестьянства в гражданской войне против советской власти. Бунты 1929-1930 гг. были тесно связаны с попытками правительства провести социалистическое преобразование деревни путем коллек­тивизации, раскулачивания и атеизации. Когда наступил следующий период активных мероприятий по коллективизации, который при­шелся на осень 1930 г., крестьяне были слишком измотаны нехваткой продовольствия и правительственными репрессиями, чтобы продол­
217
жать оказывать активное коллективное сопротивление. К этому вре­мени неотвратимость и окончательность процессов коллективизации были куда более очевидны, чем зимой 1929-1930 гг. Кроме того, государство также сделало выводы из уроков прошлого и совершало меньше промахов. Во время второй волны раскулачивания все без исключения крестьяне, признанные кулаками, подлежали переселе­нию - раньше же их делили на категории и некоторым позволяли остаться по месту жительства217. Все мероприятия теперь проводи­лись более организованно и тайно, хотя для крестьян они имели те же драматичные последствия. Большинство крестьян из-за нужды, отчаяния и усталости теперь предпочитало смириться с системой и выражать протест в другой форме. Те же, кто не согласился с но­выми правилами, либо бежали в города, либо были вынуждены ли­цезреть упадок своего хозяйства, находясь под гнетом высоких нало­гов и постоянного сокращения частного сельскохозяйственного сектора. Для некоторых убежищем стали леса - последнее пристани­ще свободы, где крестьяне жили вне всяких законов.
Бандитизм
В период коллективизации и в последующие годы в Советской России получили распространение бандитские формирования и раз­бой. Понятия «банды», «бандит» и «бандитизм», принадлежащие советской терминологии, описывают форму коллективного сопро­тивления - еще один способ, который использовали крестьяне для выражения массового протеста. Бандитами становились группы кресть­ян, лишенных собственности, бродячих мародеров, помешанных на мести. Оказываясь в населенной местности, они брали все, что им было нужно, и все, что хотели. Явление бандитизма не было новым ни для России, ни для культуры крестьянства в целом218. До этого самым близким по времени периодом проявления бандитизма были годы Гражданской войны. И хотя 1920-е гг., по сути, стали периодом затишья, сообщения о разбоях иногда поступали из необжитых и ма­лонаселенных районов Восточной Сибири и Средней Азии219. Новую волну бандитских нападений вызвала коллективизация, когда безза­коние провоцировалось «сверху», а крестьяне, ведомые многолетней традицией и отчаянием, уходили в леса.
Советское правительство, подобно многим до него, использовало термины «бандит» и «бандитизм» с целью деполитизации явления, придавая криминальный оттенок самому существованию и деятель­ности этих групп, которые в основном состояли из молодых кресть­ян. В реальности некоторые аспекты их деятельности действительно
218
могли быть узко истолкованы как криминальные, а часть членов этих групп имела криминальное прошлое. В Сибири - сердце бандитиз­ма - в конце 1920-х гг. действовали примерно 9 ООО сосланных кри­минальных элементов, которым удалось бежать в леса и присоеди­ниться к бандам, что было обусловлено недостаточным контролем над ссыльными крестьянами220. Во второй половине 1929 г. суды Сибири вынесли смертные приговоры 157 членам бандформирова­ний - 119 из них были объявлены «уголовниками-рецидивистами»221. Однако членами банд становились и обычные крестьяне: беглые ку­лаки и те, кого назвали кулаками, кулаки, сумевшие вырваться из-под ареста или из мест ссылки, а также те, кто был недоволен совет­ской властью. Согласно одному из отчетов, около половины преступных группировок в Томском и Славгородском округах со­ставляли кулаки, которые не смогли примириться с новыми совет­скими реалиями222. Судя по донесениям, в 1931 г. беглые кулаки организовывали преступные группы в Чумаковском районе Западной Сибири. В 1934 г. в Московской области крестьяне, бежавшие из мест ссылки, действовали в составе воровских банд223. Из других регионов также поступали сообщения об активном участии в подоб­ных группах кулаков и вообще крестьян224. Последние, таким обра­зом, составляли значительную часть бандформирований, однако точ­но степень их участия не установлена. Более того, в тот период социальной нестабильности и юридической эфемерности такие по­нятия, как «уголовник» и «кулак», должны рассматриваться как взаи­мосвязанные, а иной раз - даже как взаимозаменяемые. «Сбежав­шие из-под ареста» могли быть крестьянами; кулаки могли быть уголовниками; «крестьяне» и «кулаки» считались одним и тем же. По словам Эрика Хобсбома, исследовавшего это явление, человека могли счесть преступником, «если он не делал ничего предосудитель­ного по местным традиционным меркам, однако его действия пред­ставлялись таковыми в глазах государства или местных управлен­цев»225. Другими словами, явление бандитизма нельзя рассматривать ни как порождение определенной политической конъюнктуры совет­ской эпохи, ни как уголовную деятельность. Скорее, его следует считать альтернативной формой крестьянского сопротивления, кото­рая проистекала из традиционной культуры несогласия.
Несмотря на недостаток информации о бандитизме того времени, представляется, что это явление приобрело угрожающий размах в Си­бири, которая в ноябре 1929 г. уже была объявлена территорией, «неблагополучной по бандитизму». Еще до начала ноября была со­здана специальная комиссия по борьбе с бандитизмом226. В 1929 г. сообщалось о 456 бандах, действовавших на территории Сибири; в первые 9 месяцев 1930 г. в Западной Сибири насчитывалось уже
219
880 таких групп227. В этом регионе к концу 1930 г. было ликвидиро­вано 537 бандформирований228. Несмотря на очевидное первенство Сибири, которая была средоточием бандитизма в стране, о появле­нии бандитов в первой половине 1930-х гг. сообщалось из Западной и Московской областей, из Астрахани, с Северного Кавказа и Даль­него Востока229.
В большинстве отчетов говорилось, что в основном подобные группы осуществляют кражи, которые чаще всего представляют собой организованные набеги на колхозы или государственные пред­приятия, иногда сопровождающиеся поджогами230. Такая реакция была предсказуемой и перекликалась с официальными донесения­ми из других времен и мест, где, как выразился один из исследо­вателей, «власти неизменно принимали восстания за грабежи»231. По словам одного из российских историков, в 1929 г. жители села Иркутское Красноярского округа Сибири боялись ночью выходить на улицу, потому что в самом селе и за его пределами орудовали бандиты232. В том же году банда мародеров сожгла дотла деревню Михайловка Томского округа, убив в ходе набега председателя сельсовета233. На протяжении того же периода в Мало-Пещовском районе Томского округа действовала хорошо вооруженная группи­ровка, члены которой днем скрывались в лесу, а ночью проникали в деревни, чтобы жечь и грабить. Сообщается, что члены группы устроили 60 пожаров, держали крестьян в страхе, запрещая им участвовать в собраниях, а также совершили два убийства234. В 1931 г. в эмигрантской газете «Вестник крестьянской России» при­водилось высказывание секретаря парткома Терской области, кото­рый заявил, что большую часть членов бандформирований, кото­рые орудовали в его районе, составляли дезертиры Красной армии и их родные. Он также полагал, что преступные группы несли ответ­ственность за случаи убийства партработников и активистов235. Наконец, одна из самых известных и опасных преступных группи­ровок под руководством Кочкина действовала в конце 1920-х гг. в Иркутской области. Банда Кочкина нападала на колхозы в Иркут­ском и Усольском районах и грабила их. Напуганные крестьяне дали главарю банды прозвище «черный царь»236.
Не все советские наблюдатели сводили понятие «бандитизм» к грабежам и организованной преступности. Убийства и нападения на должностных лиц, стремление банд атаковать именно колхозы и государственные предприятия, а также параллельная интенсифика­ция бандитизма и социалистических реформ - все это наводило на выводы иного характера. Это отчетливо проявилось в середине фев­раля 1930 г. в циркулярном письме краевого партийного комитета Северного Кавказа, в котором описывался процесс коллективизации
220
в районах проживания этнических меньшинств. Письмо содержало предостережение властям: авторы призывали национальные обкомы остановить процесс «голого раскулачивания», которое не сопро­вождалось кампанией по коллективизации. В противном случае, говорили они, еще больше крестьян уйдут в леса и присоединятся к преступным бандам237. В июне 1929 г., подвергнув жесткой крити­ке государственную налоговую политику и меры по принудитель­ной заготовке зерна на Дону и в Нижнем Поволжье, советский писатель Михаил Шолохов гневно заявлял, что политические пре­ступники появлялись из-за жестокости агентов советской власти в отношении крестьян. По словам Шолохова, в стране было доста­точно много «взрывчатого материала», который могли легко ис­пользовать преступные элементы238. Российские историки Н. Я. Гу­щин и В. А. Ильиных также полагают, что политическую подоплеку сибирский бандитизм приобрел из-за государственной кампании по коллективизации239.
Двойственный характер преступной деятельности, криминальный и политический, типичен для бандитизма. Хобсбом писал об этом явлении как о «крайне примитивном способе выражения протес­та»240. По его мнению, бандитские группировки действуют в ситуа­ции крайней социальной нестабильности, когда сложившийся жиз­ненный уклад оказывается под угрозой. В Советском Союзе эти группировки формировались из людей, отверженных обществом по социально-политическим причинам, - кулаков, крестьян, которых обвиняли в кулачестве, либо преступников. Бандитами становились в основном молодые люди, оказавшиеся маргиналами, после того как их отринула система, или, как в случае с беглыми крестьянами, те, кто был поставлен вне закона, не совершив никакого преступления. Уйдя в лес, эти молодые, лишенные прав крестьяне легко примыкали к криминальному миру. Методы их партизанской деятельности про­исходили из сочетания тактики выживания и чувства мести. Банди­тизм стал своего рода пережитком прошлого - архаичной формой протеста против нового порядка и его институтов, которые вытесни­ли из своих рядов молодежь, вставшую затем на преступный путь. Скудной информации об отношениях бандитов и местных жителей явно недостаточно, чтобы можно было строить предположения о том, позволительно ли говорить о традиционной роли Робин Гуда - эда­кого героя-преступника - применительно к этим формированиям. Однако очевидно, что некоторые крестьяне втайне радовались ново­стям о подвигах банд, когда эти действия были направлены против советской власти, и находили утешение в сложении легенд о «чер­ном царе» и других опасных для власти выходцах из деревни. Как бы то ни было, способность бандитских групп терроризировать огром­
221
ные территории Сибири и другие регионы страны свидетельствовала о том, что крестьяне продолжали бороться с коллективизацией через формы массового сопротивления.
Заключение
«Мартовская лихорадка» - волна бунтов крестьян в 1929-1930 гг. -была коллективным актом отчаяния и сопротивления. Открытый бунт совсем не присущ крестьянскому сопротивлению, однако если он все же происходит, то это говорит о необычайном накале накопив­шейся злобы. Чтобы крестьяне, как и любой подчиненный слой об­щества, решили прибегнуть к массовому насилию, требовались либо крайняя жестокость, либо полное попустительство со стороны влас­тей. В годы коллективизации активное противостояние крестьян ре­шениям правительства стало небольшим, но драматичным и значи­мым эпизодом в истории крестьянских протестов и политики времен сталинизма. В краткосрочной перспективе оно сыграло ключевую роль в процессе изменения политического курса центра, заставив правительство пойти на большие уступки в марте 1930 г., а также выдвинуть идею новой кампании - по выявлению «козлов отпуще­ния» среди тех, кто нес ответственность за проведение коллективи­зации. Их обвиняли в «головокружении от успехов» и фанатизме241. В долгосрочной же перспективе восстания крестьян в Советской России, как и в других частях мира, лишь способствовали усилению процесса централизации и дальнейшему ужесточению репрессивных тенденций242. Они привели к возникновению культуры гражданской войны в эпоху первой пятилетки, способствуя дальнейшей милита­ризации общества, укреплению сталинского барачного социализма, а также созданию атмосферы постоянной угрозы нападения врага. Деревня, как и страна в целом, может рассматриваться в качестве осажденного государства - огромной площадки для наращивания и обучения легионов солдат, лояльных к государственному аппарату репрессий.
Крестьянский бунт не только подавлялся вооруженными силами и затушевывался в своем политическом аспекте в 1930 г. В долгие десятилетия замалчивания и цензуры в СССР, высокомерия и гос­подства тоталитарной модели в западной советологии эти события «выпали» из истории243. А это часть советского наследия, крестьян­ской истории, которая достойна внимания ученых и новых исследо­ваний за пределами материала, представленного в данной работе. Значение этой тематики обусловлено не только фактом мощного и повсеместного противостояния сталинскому государству, но и тем,
222
что ее раскрытие проливает свет на крестьянскую культуру сопро­тивления. Протест того времени был элементом давней традиции крестьянского неподчинения, народной культуры протеста, которую знали и в которой жили и русские крестьяне, и все крестьяне вооб­ще. Именно в этом смысле крестьянский бунт не следует рассматри­вать лишь как главу истории сопротивления. Он представляет собой фундаментальную часть истории крестьянства, в данном эпизоде воп­лотившуюся в гражданскую войну против советской власти, кресть­янскую войну во всех ее проявлениях.
6
«ПУСТЬ ЖЕНЩИНЫ ГОВОРЯТ»: БАБЬИ БУНТЫ И АНАТОМИЯ КРЕСТЬЯНСКОГО ВОССТАНИЯ
«Мы не осмеливались выступать на собраниях. Если мы говорили что-то, что не нравилось организаторам, они обру­шивались на нас с бранью, называли кулаками и даже угро­жали нам тюрьмой. Кто-нибудь из задних рядов толпы вы­крикивал: "Пусть женщины говорят!" Так поступали в каждой деревне - предоставляли говорить женщинам. И как они говорили! Круглые сутки. Организатор не мог и слова вста­вить. Если он пытался их остановить, то они поднимали такой шум, что ему приходилось отменять собрание». «И чем же тут гордиться?» - встрял другой колхозник. «Как это чем?! - вскричала женщина средних лет с ребен­ком. - Наши мужчины испугались, так мы решили сами что-нибудь сделать».
М. Хиндус. Красный хлеб С баб революция началась, бабами она должна и кончиться.
Чьи-то слова во время бабьего бунта
Бабьи бунты - особая форма крестьянских восстаний, самый из­вестный симптом мартовской лихорадки и наиболее яркий пример форм и особенностей крестьянского сопротивления периода коллек­тивизации. Термин «бабьи бунты» можно дословно перевести как «бунты женщин», однако этот перевод не отдает должное его особым историческим и культурным корням. «Баба» обозначает женщину, живущую в деревне согласно принятым в ней обычаям. «Баба» часто считается неграмотной, некультурной, суеверной, охочей до слухов, готовой по любому поводу удариться в истерику. Здесь налицо неко­торые элементы стереотипности. Прилагательное «бабьи» придает особый оттенок и усиливает следующее за ним существительное. Бунт - спонтанный, неконтролируемый и неудержимый взрыв кресть­янского протеста против властей. Это восстание, у которого нет
224
видимой цели, непредсказуемое и всегда опасное. Таким образом, бабий бунт - восстание женщин, характеризующееся истерией, не­предсказуемым поведением, разгулом злобы и насилия.
Именно в таком значении и с таким оттенком использовали этот термин партийные руководители, местные работники и другие на­блюдатели. Бабьи бунты практически никогда не воспринимались как несущие политическую или идеологическую окраску. Напротив, они были самым скверным воплощением «мартовской лихорадки». Причины таких восстаний в основном связывали с пагубным влия­нием мужчин-агитаторов, кулаков и подкулачников, которые, по всей видимости, использовали склонность «бабы» к безрассудной истерии в своих контрреволюционных целях, или же с ошибками коммуни­стов, которых охватило «головокружение от успехов». На бабьи бун­ты смотрели гораздо снисходительнее, чем на аналогичные протесты мужчин. Даже если дело доходило до уголовно наказуемых преступ­лений, применялись не столь строгие наказания. Не то чтобы к жен­скому полу относились лучше, просто его представительницы были, по мнению властей, самыми темными из вообще темных народных масс. Поэтому, как непослушное дитя или бодливая коза, «баба» не несла прямой ответственности за свои действия, даже в тех случаях, когда подвергалась выговору или наказанию.
Партийные работники воспринимали крестьянские действия, в ос­новном исходя из своих представлений, в данном случае крайне идеологизированных и политизированных, о крестьянских нравах и обычаях. Однако, как показал Дэниэл Филд, сложившийся у госу­дарственных лиц образ крестьян последние зачастую использовали в собственных целях. В своем исследовании крестьянских волнений Филд предполагает, что крестьяне манипулировали своей репутаци­ей, дабы защититься от наказаний и оправдать стычки с представи­телями властей, которые, по словам крестьян, нарушали волю царя1. Подобная уловка, позволявшая замаскировать акты протеста против властей, была привычной тактикой крестьянства во время антипра­вительственных восстаний2. Крестьянки же располагали дополнитель­ным преимуществом при столкновениях с советской властью. Они не только могли играть на существовавшем в глазах властей образе крестьянства как темной массы, идеологического друга или врага, но и апеллировать к образу «буйной женщины», как его называет Ната­ли Земон Дэвис в своем исследовании, посвященном ранним этапам истории Франции Нового времени. По ее словам, это «образ, кото­рый мог использоваться... чтобы оправдать восстания и политиче­ское неповиновение как женщин, так и мужчин в обществе, где у низ­ших классов было мало возможностей официально выразить протест... она [буйная женщина] не отвечала за свои поступки, нахо­
225
дясь во власти эмоций»3. Если «баба» действительно походила на «буйных женщин» других времен и культур, то вполне возможно, что бабьи бунты искажали официальную картину протеста крестьянских женщин и не были такими хаотичными, как казалось сторонним наблюдателям. В той же мере, в какой причины массовых выступле­ний коренились в «классовой» природе крестьянского недовольства, их основная форма - бабий бунт, как и его особенности, являлись порождением крестьянской культуры сопротивления.
«Маленькое недоразумение»
В 1933 г., когда Сталин заявил, что в каждом крестьянском хозяй­стве должна быть корова (отчасти - чтобы задобрить колхозниц, отчасти - чтобы замаскировать голод), он признал наличие оппози­ции коллективизации среди крестьянских женщин, отметив: «Ко­нечно, у Советской власти было в недавнем прошлом маленькое не­доразумение с колхозницами. Дело шло о корове»4. Подобные «дела о корове» в огромных количествах возникали по всей стране в конце 1920-х и начале 1930-х гг., выходя далеко за рамки «маленького недоразумения».
В докладе ЦК второй половины 1929 г. отмечается, что женщины оказывали самую широкую поддержку «кулацким восстаниям»5. В секретных справочных документах о коллективизации, поступав­ших Сталину, Молотову и другим вождям зимой 1930 г., сообща­лось: «Во всех кулацких выступлениях обращает на себя внимание чрезвычайная активность женщин - обстоятельство, достаточно се­рьезное, чтобы не привлечь к себе внимание»6. К схожим выводам пришли и в регионах. На Северном Кавказе, где женщин сочли за­чинщицами сопротивления7, крайком партии выпустил 18 февраля 1930 г. циркулярное письмо о перегибах коллективизации, в котором говорилось, что в центре масштабных и угрожающих волнений в се­лах стоят женщины8. В постановлении Средневолжского крайкома партии от 11 марта 1930 г. о перегибах в Пензенском округе также отмечалась роль женщин в волнениях и большое количество бабьих бунтов9. В 1929 г. в 486 из 1 307 массовых волнений участвовали исключительно женщины, еще в 67 они составляли большинство бунтующих. В 1930 г. женщины были главной силой 3 712 из 13 754 волнений, причем во всех остальных случаях к слабому полу принадлежала если не большая, то значительная часть недовольных10. Когда вожди государства собрались на XVI съезд партии в июне-июле 1930 г., докладчики откровенно признали, что женщины играют ключевую роль в беспорядках в колхозах. Л. М. Каганович, член По­
226
литбюро и один из ближайших помощников Сталина, заявил: «Мы знаем, что в связи с перегибами в колхозном движении женщины в деревне во многих случаях сыграли наиболее "передовую" роль в настроениях против колхозов»11. А. А. Андреев, первый секретарь важного Северокавказского крайкома партии, вторя Кагановичу, назвал женщин «авангардом» протеста против коллективизации12.
Коммунистическая партия объясняла «авангардную роль» жен­щин в выступлениях против коллективизации их низким культур­ным и политическим уровнем, «неправильным подходом» сельских партийных работников к капризным женщинам и, наконец, деятель­ностью кулаков и подкулачников, которые используют женские стра­хи и склонность к истерии. В отличие от реакции на выступления мужчин, которая обычно сводилась к ужесточению репрессий, ответ на женский протест был иным. Хотя находилось место и репрессив­ным действиям, партия подчеркивала, что к крестьянкам нужен бо­лее «правильный» подход. Имелось в виду, что необходимо поло­жить конец перегибам - насилию, которое самовольно чинили коллективизаторы. Также подчеркивалась важность политической работы с крестьянками, начиная с первого кризиса хлебозаготовок, когда впервые встала угроза образования женской оппозиции совет­скому политическому курсу13. Такая работа имела две основные цели. Во-первых, партия стремилась сделать женщин «образованными», распространив на них свою идеологическую агитацию. Во-вторых, она предприняла попытку привлечь большее число крестьянок к ак­тивному участию в политической и административной жизни дерев­ни посредством участия женщин-делегатов в съездах и советских выборах, в работе в сельсоветах, правлениях колхозов и партийных ячейках. За годы коллективизации постепенно были достигнуты не­которые результаты в этом направлении14. Акцент, который партия делала на проведение работы с женщинами, был связан с представ­лениями властей об аполитичности женского протеста, который яв­лялся скорее результатом отсталости, а значит, подлежал излечению политическими методами.
Именно это стало причиной того, что попытки партии воспитать крестьянок оказались в основном неэффективным способом подав­ления сопротивления коллективизации. Хотя привлечение женщин, особенно молодых, к участию в выборах и их вовлечение в партий­ную работу и имело несколько более положительный эффект в сере­дине и конце 1930-х гг., эти меры не смогли достичь успеха, а тем более изменить самую суть протеста женщин - как и всех жителей деревни - против коллективной системы хозяйства. Более того, про­тиворечивые требования партии к местным коммунистам - правиль­но подходить к работе с крестьянками и в то же время неукоснитель­
227
но следовать ее же жесткому политическому курсу - делали практи­чески невероятным изменение варварских замашек сельского началь­ства в духе Гражданской войны. Как следствие, партии не удалось ни развеять страхи крестьянских женщин, ни предотвратить волну бабь­их бунтов, которая захлестнула деревню.
Кулацкий агитпроп и мелкобуржуазные инстинкты
По мнению властей, главным зачинщиком бабьих бунтов был кулак. «Баба», лишенная политической сознательности и самостоя­тельности, легко подпадала под влияние кулаков, подкулачников и витавших в деревне кулацких настроений. Как выразился один работник ОГПУ: «Протекает кулацкая противоколхозная агитация среди отсталых женских масс села»15. Другой сотрудник ОГПУ отме­чал: «Активными участниками выступлений преимущественно явля­лись женщины, которые действуют под влиянием кулацкой агита­ции»16. Предполагаемые успехи кулаков объяснялись «низкой культурой женщин» и «перегибами» чересчур увлеченных местных должностных лиц17. Кроме того, «баба» служила средством достиже­ния контрреволюционных целей: кулак использовал ее, чтобы доб­раться до мужчин18.
«Кулацкий агитпроп»19, или мельница слухов, являлся способом манипулировать отсталостью крестьянок и хитроумно оборачивать себе на пользу ошибки местных партийных работников. Кулацкий агитпроп пользовался невежеством «бабы», пугая ее слухами о конце света и моральном упадке в колхозах. Он также играл на ее «мелко­буржуазных инстинктах», которые у женщин были выражены ярче, чем у мужчин (разумеется, исключая кулаков), и на материальных вопросах, которые могли склонить ее к контрреволюционным мыс­лям. Мелкобуржуазные инстинкты в основном касались ведения хо­зяйства, обеспечения продовольствием семьи. Они были однозначно подсознательными, учитывая слабо развитое культурное сознание бабы. К ним также относились «суеверия» - вопросы, связанные с церковью и религией. Хотя нельзя отрицать, что в этой официаль­ной версии природы сопротивления крестьянских женщин есть неко­торая доля смысла, женский протест, порожденный политикой кол­лективизации, не был иррациональным и в реальности очень редко представлял собой проявление каких-либо инстинктов.
Протест крестьянок был непосредственным ответом на проведе­ние разрушительной по своим последствиям политики государства. ОГПУ, которое иногда несколько отходило от официальной версии бабьих бунтов в своих документах, провело анализ причин массовых
228
женских волнений в 1930 г. Согласно наблюдениям, в первом полу­годии произошли: 1 154 массовых женских выступления антикол­хозного характера, 778 массовых выступлений, возникавших на ре­лигиозной почве, 442 выступления в защиту раскулачиваемых и выселяемых кулаков, 336 выступлений на почве продовольствен­ных затруднений. Во втором полугодии 36 % женских бунтов были связаны с хлебозаготовками, 20 % с защитой раскулачиваемых и вы­селяемых кулаков, 12 % произошли на религиозной почве, 10,7 % в связи с продовольственными затруднениями, 10 % на почве кол­лективизации, остальные были вызваны другими причинами20. По­доплека женского протеста была в целом схожа с причинами кресть­янских восстаний в целом и отражала не больше и не меньше, чем главные проблемы, стоявшие перед крестьянской «политикой» в пе­риод коллективизации21.
Женщины неистово сопротивлялись опасности, нависшей в ре­зультате коллективизации над их семьями и общинами. Во всех де­ревнях они стремились не допустить экономического коллапса своих хозяйств. Заготовки хлеба и семян в период коллективизации были самой серьезной угрозой для выживания и главным источником волнений среди крестьянок. В В. Ирмышевском районе Барнаульско­го округа Сибири толпы женщин беспрерывно - иногда и днем, и ночью - протестовали против весенних хлебозаготовок 1929 г.22 В 1930 г. в деревне Тулузаковка Пензенского округа на Средней Вол­ге группа из 70 женщин воспрепятствовала изъятию запасов семян, пригрозив расправиться с полномочным представителем ОГПУ. В Ры­бинском районе Мордовии на почве обобществления семенного фонда вспыхнуло по крайней мере три бабьих бунта23. В деревне Соколово и по всему Каменскому району Каменского округа Сибири зимой и весной 1930 г. толпы женщин врывались в колхозные амбары и си­лой забирали обратно свое зерно24.
Крестьянки с тем же упорством боролись против обобществления домашнего скота. На Северном Кавказе в станице Старо-Щербин-ская Ейского района женщины сопротивлялись попыткам обобщест­вления скота тем, что били по рукам конюхов, державших лошадей за поводья, в то время как их дети забрасывали коллективизаторов камнями25. Когда в украинскую деревню Михайловка Синельников-ского района приехал инспектор, он не встретил на улице ни одной женщины. Позже ему сообщили, что те спали в коровниках, опасаясь, как бы не забрали их коров26. Обобществление домашнего скота не­посредственно угрожало крестьянкам, поскольку их экономические позиции в хозяйстве большей частью зависели от выращивания скотины и ухода за ней27. А потеря дойной коровы могла даже озна­чать, что дети останутся без молока28.
229
Женщины хорошо осознавали, что предвещает им коллективиза­ция, поэтому их протест не ограничивался вопросами хлебозагото­вок и обобществления скота. В январе 1930 г. в Белоцерковском и Ко-ростенском округах Украины группы в составе от 50 до 500 женщин выходили в поле, чтобы помешать землеустройству и созданию кол­хозов. В деревне Шевченко и по всему Харьковскому округу женщи­ны срывали собрания, посвященные землеустройству и организации колхозов, выкрикивая: «В СОЗ не пойдем. Рабами не были и не будем»29. В конце 1929 г. в селе Мордов Бугульминского округа Та­тарии женщины прервали собрание по коллективизации и созвали свое собственное, на котором приняли постановление о том, что ка­тегорически отказываются вступать в колхозы30. 300 женщин, возму­щенных тем, что в их селе Ельжозерное Ульяновского округа на Сред­ней Волге началась организация колхоза, ворвались в здание сельсовета и избили его работников. В деревне Саловка Бугуруслан-ского округа 100 женщин провели демонстрацию против колхоза, отказываясь расходиться, пока их не начали арестовывать31. В период после марта месяца, когда крестьяне толпами покидали колхозы, си­лой забирая обратно свое имущество и выгоняя партийных работни­ков из деревни, женщины были на передовой.
Нараставшие проблемы с продовольствием в колхозах, особенно у бедняков, порожденные зимней кампанией по коллективизации 1930 г., привели к новым бабьим бунтам. В Мавринском колхозе в Дергачевском районе Центрально-Черноземной области 40 жен­щин прошли по деревне с красными флагами, требуя, чтобы из запа­сов недавно обмолоченного зерна каждому выдали по 20 пудов32. (Пуд - около 36 фунтов.) В Бугурусланском округе на Средней Волге весной 1930 г. прошли шесть массовых выступлений, в кото­рых участвовали в основном женщины. Они собирались в толпы до 400 чел., штурмовали сельсоветы и РИКи, требуя хлеба33. Бабьи бунты, вызванные продовольственными затруднениями, проходили весной и ранним летом 1930 г. по всему Северному Кавказу. Во многих частях региона женщины, особенно беднячки, осаждали сельсоветы, скандируя: «Дай хлеб!» В поселке Знаменка Славгородского округа 20 женщин собрались у здания райкома, требуя хлеба. Не получив ответа, они двинулись к зданию председателя РИК, откуда отказы­вались уходить, пока им не выдадут хлеб: «Мы мирным путем от этой сволочи не добьемся, пойдем всей партией по квартирам [со­ветских] служащих и будем отбирать весь имеющийся хлеб»34. В де­ревне Птичье Изобильно-Тищенского района Ставропольского окру­га 100 женщин сошлись у кооперативного магазина, собираясь учинить самосуд над его директором, а в станице Ново-Титаровская Кубан­ского округа 200 женщин пригрозили магазин разгромить, а директо­
230
pa убить. В деревне А.-Тузловской Шахтинско-Донецкого округа жен­щины созвали тайное собрание, на котором постановили: «Предло­жить райцентру немедленно завезти в с/с необходимое количество хлеба для еды... В случае, если будет отказано в завозе хлеба, разоб­рать из неприкосновенного фонда имеющееся семзерно». Женщины одной из осетинских деревень в отчаянии дошли до того, что пригро­зили сжечь зернохранилище, если им не дадут хлеб, поскольку их дети чахли от голода35.
Протест женщин против колхозов, обобществления скота, хлебо­заготовок и продовольственных затруднений ставит вопрос о том, что советская власть насмешливо назвала мелкобуржуазными инстинктами крестьянки. Хотя инстинкт, возможно, и сыграл неко­торую роль, оказанное женщинами сопротивление разрушению крестьянских хозяйств было по большей части вызвано вполне рацио­нальными интересами, которые вращались вокруг вопросов выжива­ния, сохранения средств к существованию, семьи и домашнего хо­зяйства. Крестьянки, играющие главную роль в этих вопросах, стали естественными лидерами протеста. Как и женщины, века назад возглавлявшие хлебные бунты в Англии и Франции и во многих других странах мира, крестьянки Советского Союза взяли на себя инициативу в оказании сопротивления политическому курсу и дей­ствиям властей, которые угрожали существованию их семей и непо­средственно вторгались в их жизнь и трудовую деятельность36. Кро­ме того, такой протест отражал самые насущные проблемы крестьянства в целом. Лежавшая в основе сопротивления деревен­ских женщин логика говорила о том, что любые перемены опасны, -и их самые худшие ожидания, связанные с коллективизацией, под­твердились с наступлением бедствий 1932-1933 годов.
Страхи женщин простирались за пределы материального мира. Базовые ценности и верования крестьянок оказались под ударом в результате разгрома церкви, массовых гонений на религию и рево­люции в повседневном духовном мире крестьянства. Женщины при­нимали активное участие в демонстрациях против закрытия церк­вей, снятия колоколов, арестов священников. Так, в одной из деревень на Средней Волге женщины возглавили акцию протеста против арес­та местного священника, организовав три собрания, на которых тре­бовали освободить его37. В Сухиничском округе Западной области закрытие церквей и изъятие икон привели, по данным властей, к мас­совому движению в защиту церкви под лозунгом: «Папа Римский за нас заступился, весь мир за нас, весь мир против советской власти, весной будет война...» Это восстание возглавили женщины, которые для озвучивания своих требований ежедневно собирались у Баря­тинского и других РИКов в толпы, доходившие до 400 чел.38 В ка­
231
толическом Каменском округе Республики немцев Поволжья в кон­це декабря 1929 г. переполошившие деревню слухи о закрытии церк­вей вскоре вылились в восстание, проходившее под лозунгом: «За веру и Бога, против колхозов». Восстание началось в деревне Келлер, где ходили слухи, что скоро церковь закроют, а священника аресту­ют. Верующие организовали охрану у церкви и дома священника и условились о том, что сигнал колокола означает приближение пред­ставителей власти. В начале января в ряде деревень этого округа прошли тайные собрания, на которых, по данным официальных ис­точников, крестьяне решили «использовать женщин» для борьбы с колхозом. В деревне Келлер толпы женщин забрали обратно свое имущество и выпустили на волю арестованных крестьян. Восстание перекинулось на четыре соседних деревни. В самом его начале дея­тельность сельсовета была парализована, и управление деревней взя­ли на себя организаторы восстания39.
Женщины, защищавшие церкви, были безжалостны. Некоторое представление об этом, хотя явно искаженное, дает неопубликован­ное письмо партийного работника из украинской деревни Михай-ловка на Полтавщине. Он писал: «Мужчины и женщины собрались и бежали как на пожар к церкви, чтобы отнять церковь... Некоторые женщины сделались как звери и шли против власти сельрады, чтобы защитить церковь». Причем этим «сделавшимся как звери» женщи­нам удалось отстоять церковь, которую в итоге так и не закрыли40. Крестьянки были главной опорой церкви и религии в деревне и в до­ме, они играли важную роль как дьяконицы, смотрительницы и верные прихожанки, поэтому естественно, что нападки на церковь отражались на них наиболее остро. Они действовали отнюдь не как неразумные звери или рабы инстинкта, а из преданности своей вере и церкви, будучи убеждены в том, что колхоз - воплощение зла и богохульства. Более того, защищая церковь, женщины защищали и свою общину, поскольку последняя, возможно, даже больше, чем любые другие ин­ституты деревни, была символом ее цельности и единства.
Аналогичное стремление, связанное со значением общины, двига­ло женщин на защиту родственников, соседей и друзей, которые подверглись экспроприации и депортации как кулаки. По всем де­ревням женщины храбро вставали на пути местных представителей власти и активистов, проводивших раскулачивание. Так, в ряде крым­ских сел женщины организовали демонстрации против депортаций. Когда же последние все-таки начались, они сопровождали своих зло­получных соседей на протяжении пяти километров от деревни, плача и проклиная советскую власть41. В одном из русских сел Башкирии некая Анна Борисевич убедила еще тридцать женщин покинуть со­брание в знак поддержки семей лишенцев42. Крестьянки защищали
232
своих соседей из чувства принадлежности к одной общине и спра­ведливости. В мире, который внезапно перевернулся, значение спра­ведливости резко возросло. Печальным подтверждением тому стали события бабьего бунта июня 1931 г. в украинской деревне Киселевка Лебединского района. В Киселевке выращивали клубнику, а из-за низких заготовочных цен план был выполнен только на 80 %. В связи с этим местное начальство установило контроль над деревней, чтобы предотвратить подпольную торговлю клубникой. 24 июня патруль­ный остановил середняка, который отказался отдать свою клубнику, мотивируя это тем, что он уже выполнил свои обязательства по ее заготовке. В ответ на это патрульный выстрелил в него и в его ло­шадь, тяжело его ранив. Когда по деревне разошлась весть об этом жестоком нападении без всяких причин, собралась толпа из 150 жен­щин. Сначала они направились к школе в поисках учителя-активи­ста, затем к дому председателя колхоза, а после к зданию сельсовета, где их гнев перерос в бунт. Женщины кричали: «Советская власть убивает людей за ягоды. Это всем нам будет»43.
Крестьянки, выступавшие в защиту своих соседей, семьи и церк­ви, руководствовались отнюдь не инстинктом. Напротив, это был легитимный, рациональный протест, основанный на традиционных крестьянских заботах, морали и политическом сознании. Женщины были способны не только выдвигать обоснованные возражения про­тив колхозов, но и организовывать соответствующие акции мирного протеста. В одной из деревень Елецкого округа Центрально-Черно­земной области после публикации статьи Сталина «Головокружение от успехов» женщины устроили демонстрацию против колхозов, шествуя по деревне с черными флагами44. В другой деревне того же региона женщины просто бойкотировали собрания, когда организа­тор колхоза отказался дать крестьянам возможность высказаться45. На собрании в одной из деревень Липецкого района той же области политика и действия властей привели женщин в такое негодование, что они срывали собрание за собранием, единогласно голосуя против всех предложений, выдвинутых партийными работниками, незави­симо от их содержания46. В деревне Глубокое Ленинградской области женщины организовали собрание, на котором приняли постановле­ние: «Отказаться от мероприятий партии и советской власти»47. В этих случаях женщины пытались добиться своих целей, не прибегая к на­силию. Недостаток такого протеста заключался в том, что в годы коллективизации к нему очень редко прислушивались, предпочитая его игнорировать или подавлять репрессиями. Оставался еще один вариант, когда он перерастал в насилие, - и именно по этой причине (а не из-за иррациональной природы женщин или их истеричности) все чаще возникали бабьи бунты.
233